Собрание сочинений в 10 томах. Том 9. Пьесы - Страница 28


К оглавлению

28

Маша. Блондинка? Кто такая? (Идет к нему.)

Желтухин. Маша, Касатка, брось, это он в идеале.

Маша(князю). Нет! Как ее зовут? Ты мне в глаза гляди, когда тебя спрашивают. (Садится около.)

Князь. Как ты бездарна. Какая ты femme. Маша. Фам! А пока у меня деньги были, – тебе черные волосы нравились. Блондинка! Сегодня же узнаю, какая у тебя милочка. Я ему верила. Весь год была верна. Ущипнуть себя никому не позволила. Да ты помнишь, – каким тебя в игорном доме подобрала? Худой, небритый, пиджачишко на нем коротенький. Стоит дрожит. «Мне, говорит, мадам, отчего-то все холодно». Влюбилась. Обстановку мою в сорок тысяч прожил. Драгоценности проиграл, две шубы продал, одну обезьяньего меха, другую на горностае, сверху жеребенок. Что же ты? Отвечай, хиздрик!

Князь(Желтухину). Ты не находишь, что идет сильный дождь?

Желтухин. Н-да, сквозит.

Маша. Ненавижу. Я от тебя не отстану. Высохну, назло чахотку получу. У меня и теперь кровь горлом хлещет.

Желтухин. Перестань чепуху говорить. Гадко. Князь. Маша, а когда мы сходились, помнишь, какие были слова? Маша. Какие слова?

Князь. О чувствах, о возвышенном, чем сердце было полно. Помнишь наш первый романс? Маша, ты жестока. Касатка, ты слишком резко берешь. (Схватывает гитару.) Когда-нибудь поймешь, – я хотел только любви, но я малопрактичный человек. Желтухи н. Всегда до слез прошибет. Маша. Ничему не верю!

Князь. Наш романс. (Запевает фальшивым голосом.)

Маша. Перестань. Положи гитару. Мука моя! Не хочу, все равно не хочу я тебя!

Желтухин. Эх, не так поешь. (Берет у князя гитару и поет тот же романс с большим чувством.) Огнями ресторан сиял, Румынская запела скрипка, И ты глядела в дымный зал С печальной, нежною улыбкой. Я подошел. О, будь со мной, Люби меня. Ты сжала руки. Какою дивною тоской Нам пела скрипка о разлуке. Забудь. Приди. Люби. Живи… И билось сердце странно, сладко… О, вспомни эту ночь любви, Красавица моя, Касатка…

Маша. Господи… Господи…

Князь. Да, в жизни есть красота.

Желтухин(откладывает гитару). А все-таки положение у нас, братцы мои, перпендикулярное.

Князь. Мы можем пойти по дворам и петь.

Желтухин. Действительно. С попугаем билетики вытаскивать на счастье… Эх, Анатолий, Анатолий, голова у тебя фиником, никуда не годится. Нельзя ли нам уехать? Нет ли у тебя какой-нибудь завалящей тетки?

Князь. Тетки? Да, у меня есть одна тетка. Она помещица.

Желтухин. Помещица? Значит, живет в деревне, на всем готовом? Анатолий, едем к тетке! Пусть она нас покормит с недельку, ну, с месяц. Я сейчас в таком положении: как проснусь, так и думаю – все равно пропал, и уж весь день – никакой фантазии. Мне бы с недельку пожить спокойно, я бы вывернулся. Ей-богу, вывернусь и вас вытащу.

Князь. Дай бог памяти, как ее зовут? Варвара Ивановна Долгова. Она всегда была большим чудаком. Добра и гостеприимна. Представь, все время старается поддерживать со мной переписку. Где-то валялось ее письмо, а я до сих пор не распечатал. Решил прочесть в светлую минуту… (Достает письмо.) Абрам, это прежде всего святая женщина!

Желтухин. Ну, тогда нам к ней ехать нечего.

Князь. Почему?

Желтухин. Как же я вдруг приеду к святому человеку? Мне все время будет совестно.

Князь. Ты можешь приехать несколько позже. Я тетушку приготовлю. (Идет к окошку, глядит на промозглую площадь, со вздохом опускается на диванчик.) Представь, живет в старом, наполовину запущенном доме, в нижнем этаже, где темно от кустов сирени и весь день кричат воробьи.

Желтухин(растроганно). Птички… а!

Князь. В комнатах пахнет шалфеем, некрашеные полы, киоты, ходят босые девки. По праздникам приезжают сонные помещики со своими помещицами. Пьют чай в саду, говорят о гусях, о какой-то пшенице или вспоминают прошлое, как дедушка женился на бабушке и какие были праздники и балы. А во втором этаже навалена пшеница, там бегают только мыши, грызут штофные диваны и старую библиотеку. Абрам, все это не так давно было моим родным. Как далеко, как безнадежно все это далеко! Какие там пекутся сладкие пирожки, какие засолы. Какие закаты за рекой! Деревенские песни. Вечером выйдешь в рожь, – пахнет медом, повиликой, булькают перепела, и чувствуешь, что душа без греха. Да.

...

Маша заплакала.

Там не бывает головной боли и отвращения ко всему. А? Ты о чем, Маша?

Желтухин. Знаешь, Анатолий, ты все-таки свинья.

Маша. Не поеду с тобой никуда.

Князь. Почему? Вот каприз!

Желтухин. Да, брат, она права отчасти.

Маша. Нет охоты мне что-то со святыми женщинами разговаривать.

Желтухин. Брось, Маша. Хочешь, побожусь, что его тетка, наверно, сама с прошлым.

Князь. Абрам, будь корректнее!

Маша. Действительно, его сиятельство вдруг привезет тетушке такой сюжет. Как она жива останется. Все рассолы у нее прокиснут. Из меня, дружок, никаким ветром греха не выдуешь.

Желтухин. Фу ты, какая дура! Ну, не дура ли ты, говоришь пошлости.

Маша(князю). Предатель, предатель самый последний!

Князь. Tiens. Маша, я, кажется, ничего не сказал. Ну да, я вспомнил прошлое, на минуту забылся. Прости. Все же я никогда не переставал помнить, что из нас троих я… ну, как это сказать… самый миниатюрный в нравственном отношении. Я скажу тетушке, что ты моя жена. Надеюсь, господа, мы не будем много говорить о своем прошлом.

28