Собрание сочинений в 10 томах. Том 9. Пьесы - Страница 168

168

Пимен. Делай по совести.

...

Острожский идет к пролому. В это время взрыв криков. Из пролома на площадку башни выскакивает Буслаев в разорванном кафтане и собольем колпаке, сбитом на ухо.

Острожский(отступая перед ним). Буслаев, Васька! Не озоруй!

Буслаев. Кого тут бить?

Пимен(поднимая крест). Пади ниц, шалун!

Буслаев(валится ему в ноги. Поднявшись, целует крест, вырывает крест из руки Пимена и сует Шуйскому). На, княжонок, подержи. (Пимену.) Теперича бить можно тебя? Чертушка! Зачем Новгород продаешь?

Острожский(кидается на него с шестопером). Давно я тебя ищу!

Буслаев(вырывает у него шестопер и также сует Шуйскому). Подержи. (Острожскому.) Давай рассудимся на кулаках, по чести. Бей первый, воевода.

Острожский. Вор! (Со всей силой ударяет его.)

...

Шуйский во время драки скрывается в пролом.

Буслаев(пошатнувшись от удара). Ой, светушки, не могу, ступил комар на ногу. А ну! Вдарь еще, князь Острожский. Боишься? Теперича, аз, купец молодой, буду тебя судить по-божьи. Эх, что-то плечико мое не разворачивается… (Замахивается.) А ну-ка, перед смертью скажи, воевода, за сколько серебреников святыню продал?

Острожский. Не глумись, бей, ушкуйник!

Пимен(встает между ними). Что уподобляешься бесоподобным опричникам яростивого царя Московского? Чадо неразумное! Не о вас ли, не о Новгорода ли мимошедшей славе плачем мы кровавыми слезами. Вольные! Неволя уготована вам, топор да плаха.

Буслаев. Ох, светушки, испугался-то я как, владыка. Это кто же меня на плаху пошлет?

Пимен. Царь Московский! Уготовил он всем истому вечную… Что вы, малоумные, о Польше и Литве шумите? Вертоградом зеленым зацветет Новгород под Литвы державной дланью. Вкусим от мира и благолепия… Опричников ждете? Укусят они вас больно песьими зубами… Не шали, Василий… Иди-ка на площадь, кричи, собирай ватагу… Копья изострите, щитами прикройтесь, становитесь крепко в воротах новгородских… Забудем, братия, междуусобие, един у нас враг.

Челяднин. Аминь!

Буслаев(Пимену). Шалун не я, – ты шалишь, владыка… Вот тебе мой ответ: мощи святого Антония и его каменную лодку покажи тут же, сейчас, либо тебя будем метать с этой башни в Волхов и воеводу Острожского и бояр московских покидаем туда же. (Подходит к пролому, свистит.) Ребятушки, детушки, сюда, наверх, в детинец! (Возвращается к Острожскому.) Стой теперь крепко.

Острожский(схватывает из кучи оружия алебарду). Ребятушки твои за воротами остались. (Кричит.) Ко мне! На помощь!

...

Из пролома выскакивают служки: Ванюша, Костка и Микитушка, дети боярские и Шуйский.

Вяжи ему руки!

Буслаев. Да ну? А ведь я дался… Ой, горе горькое, побили, связали купца молодого, растрепали ему русые кудри. Берите меня… (Кидается на вооруженных, расталкивает их и через зубцы спрыгивает с детинца.)

...

Внизу рев толпы.

Шуйский(кидается к зубцам и глядит вниз). Дьявол! Прямо в Волхов прыгнул.

Острожский. Стреляй! (Выхватывает у одного из вооруженных лук и несколько стрел и, подскочив к зубцам, стреляет.)

Челяднин(останавливает его). Князь Григорий, не гоже так, не надо, уйми гнев, не дразни чернь…

Картина седьмая

Русский лагерь в Ливонии. Густой туман. Около царского шатра на пнях сидят подьячие и, положив на колено бумагу, пишут. Дьяк Висковатый, в накинутом на плечи нагольмыш тулупе, диктует им. Около него – воеводы: Никита Романович Юрьев и Иван Федорович Мстиславский. В глубине, в тумане, слышен скрип колес, голоса, окрики, ржанье коней.

Юрьев(Висковатому). Крепость-то мы осадили кругом, да начинать опасно, – видишь, какой туман, своих побьешь. Вот – прояснит – тогда ударим из больших пушек и полезем на стену…

Висковатый. Эх, Ливония, – одна-то сырость. И лагерь же выбрали где поставить… Ни сесть, ни лечь, ни богу помолиться…

Юрьев. А что в Москве слыхать, Иван Михайлович?

Висковатый. В Москве – смирнехонько… (Подьячим.) Рты разинули! Пишите… (Диктует по грамоте.) «Ногайские татары – наги и бесконны и тебе не помогут, напрасно нам грозишь ногайцами. И султан турецкий тебе не помощник, – султан ходил в прошлом году на Астрахань, да ни с чем и вернулся, только войско притомил и людей приморозил». (Стукает одного подьячего тростью по голове.) Чего язык высунул! Пиши – татары – твердо-аз-твердо-аз-рцы-еры, – татары…

Юрьев. Крымскому хану пишете?

Висковатый. Хану, хану… Ссорим его с турским султаном и с польским королем. Как вы опять в Ливонию полезли, – польский король ему, Девлет-Гирею, – тридцать шесть телег прислал всякой рухляди и просит дружбы. Девлет-Гирей написал поносное письмо государю, – требует, чтобы мы посадили в Казани царьком его сына Адыл-Гирея, а не посадим – грозит прийти на Оку и Москву сжечь…

Юрьев. Крымский хан любит того, кто больше ему даст, – тот ему и друг…

Висковатый. Истинно, Никита Романович… (Диктует.) «…Тебе, хан Девлет-Гирей, об Астрахани да Казани нам не поминать. Бог нам эти царства дал в бережение, и мы – сам знаешь – сидим на коне, и сабля наша изострена. Мы государи великие и бездельных речей слушать не хотим. Государи между собой ссылаются поминками, а городами да царствами не ссужаются, – этому статься нельзя. Польский король тебе послал поминки, как холопу своему. Зачем ты их взял? Попросил бы у меня, чего тебе не хватает, – я бы дал без корысти как другу…»

168