Собрание сочинений в 10 томах. Том 9. Пьесы - Страница 148

148

Марья(гневно, брату). Говорил? Оправдывайся…

Ефросинья. Рта ему не дам раскрыть. Да ты, что ли, не слышала воплей-то на Воздвиженке, как они моих верных людей били, меня, старую, из саней вытащили в сугроб.

Михаил Темрюкович. Ох, змея, врет!

Ефросинья. На истине Евангелие поцелую. (Слезает со стула и бьет челом.) Государыня, выдай мне головой Мишку Темрюкова, разбойника, и товарищей его, воров, душегубов.

Михаил Темрюкович. Государыня, здесь измена явная. Они замыслили, чтобы около государя ни одной верной сабли не осталось.

Ефросинья. Врешь, гордый пес!

Михаил Темрюкович. Вели пытать ее и меня! Под пыткой скажем правду.

Ефросинья. Палачом меня не пугай, наезжий черкес.

Михаил Темрюкович. Вели нас вести в застенок.

...

Входит царь Иван. Он мрачен, угрюм. Останавливается перед Михаилом Темрюковичем. До половины вытаскивает его саблю, усмехается.

Иван. Гуляка, пьяница, дурак, прямой дурак. (Подходит к Ефросинье.) Обесчестили тебя, бедная. Мишкиной головы просишь?

Ефросинья. От вдовьей слабости, государь, уж лишнее что сказала, – ты не гневайся.

Иван. Погоди, не такое еще вам всем будет бесчестие. Как черви капустные, пропадете. Слушал я тебя за дверью – душа изныла. Волчица овцеобразная.

Ефросинья. Батюшка, государь, да что ты… Я, может, сдуру покричала маленько.

Иван. Скоро, скоро поставлю вам в Москве земскую волю. Тогда и не маленько покричите. Пошла прочь!

Ефросинья. Ахти, я глупая, ахти, неумелая! Прости, государь, прости, государыня. (Торопливо ушла.)

...

Царь Иван опять ходит, опустив голову.

Иван. Славу державы моей доверил ему… Могутность воинскую вручил… Тайные думы мои сказывал ему просто… Уж и не знаю… Чарой его обнес, что ли? Шубейкой его, убогого, не пожаловал? Грозил ему? Не помню. Отступил он от Ревеля, простояв до зимы напрасно, – я ногти с досады грыз, а ему отписал так-то ласково, отечески. Что он томил наше войско без славы, я и то ему простил, щадя его гордыню.

Марья. Прилег бы ты, ладо мое, дай – сапожки сниму…

Иван(дико). Заплатил мне за все… Ехидны ядом изъязвил он мое сердце. Ум мутится!.. Больней не мог он ужалить меня…

Марья(гладит ему голову). Ладо мое, затихни. Я здесь, с тобой. Просияй. Вымолви, кто твой обидчик?

Михаил Темрюкович(гремя саблей, вращая глазами и усами). Кто обидел тебя? Имя скажи.

Иван. Андрей Курбский бежал от нас. Отъехал к польскому королю.

Марья. Ладо мое, то – добро для нас, – Курбский был вором, собакой, от века дышал на тебя изменой…

Иван. Позором нашим купил себе отъезд… Под Невелем, уговорясь, дал разбить себя гетману Радзивиллу… Войско утопил в болотах. Сам одвуконь бежал… За все то польский король ему – на место ярославских-то вотчин – город Ковель жалует с уездами… Воля ему теперь без моей узды… Княжи стародедовским обычаем. Томлюсь – казни ему не придумаю… (Вынимает из кармана свиток.) С Васькой Шибановым эпистолию мне прислал вместе с Васькиной головой… (Тыча пальцем в свиток.) «Почто, царь, отнял у князей святое право отъезда вольного и царство русское затворил, аки адову твердыню…» Ему царство наше – адова твердыня! А уж я-то – сатана – на московских пустошах пью кровь человечью!.. А он-то за королевским столом меды пьет, гордый ростиславич, а меды покажутся кислы – в Германию отъедет и дважды отечество продаст… «Почто, царь, поморил еси казнями многими единородных княжат от роду великого Владимира, кого твой дед и отец еще не разграбили и не казнили?..» Каких княжат? Выдай мне их, Андрей, поименно… Да мы и без него пальцем в окошко все их дворы пересчитаем… Вот они, вон, – крыши медные… Стонут княжата! Служба им – неволя! Неохота в кольчугу влезать – брюхо толсто… Ах, бедные! Дремать бы им немятежно по вотчинам своим! Да царь-то, с совестью прокажённой, хочет царство свое в одной своей руке держать, рабам своим не давать над собой властвовать… Противно разуму сие… Это ли православие пресветлое? – мне быть под властью рабов! Я есмь русская земля! Почто я казни на них воздвиг! А я еще казней на них не воздвигал… Еще не воспалился разум мой…

Марья. Брат, государю бы до первых петухов поспать безбурно. Уйди, оставь нас.

Михаил Темрюкович. Государь, голова моя и сабля эта – твои.

Иван(отмахнулся). Поди, поди, гуляка.

...

Михаил Темрюкович уходит. Марья снимает покрывало с постели.

Марья. Взгляни на меня ласково, ладо мое.

Иван(подходит, усмехаясь). А что, Темрюковна, – побьют меня три короля, побьют и царство разорят?

Марья. Ты их сам, батюшка, на-полы разобьешь. (Идет к поставцу и из кувшина наливает чару вина.)

Иван. Подвяжем мы лапотки с тобой и побредем в чужие земли – куда глаза глядят, Христовым именем, былые царь с царицей. Где хлебца дадут, где кваском напоят, – вот и хорошо.

Марья. А ну, пойдем, мне и горя мало. Выпей, месяц мой ясный.

Иван(берет чашу и, не отпив, ставит ее). Не короли мне страшны, – Москва. Толща боярская. Им на разорении земли – богатеть да лениветь! Им государство – адова твердыня! Замыслил я неведомое, Марья Темрюковна, – небывалое. Да, видно, еще слаб да робок. С малых лет боярами пуган. А ждать нельзя. Побьют меня три короля. Вот ум и бьется о стены.

148